Мир - это общество такое, каким оно было во времена Иисуса и каково оно в сущности и теперь, так как восемнадцать веков христианства не изменили его основ, а только смягчили их проявления. Несмотря на изменение внешних форм, это общество держится везде на силе и себялюбии.

Повелевают только потому, что имеют власть; угнетают, мучают потому, что повелевают для себя. Таков мир, и между миром и Иисусом вечная борьба, потому что то, чего хочет Иисус, прямо противоположно тому, чего хочет мир. Иисус хочет, чтобы люди были свободны, чтобы, будучи равными перед общим отцом, они были равны и друг перед другом, чтобы братская любовь соединила их в одну семью. Мир же хочет подчинения почти всех некоторым; хочет не братьев, но малых и великих, - малых, лишенных всяких прав, и великих, которым бы они принадлежали и которые располагали бы ими как хотят.

Иисус хочет, чтобы власть была служением; мир хочет, чтобы она была господством. Поэтому Иисус осуждает мир, и мир ненавидит Иисуса, и ненависть эта, распространяясь на учеников Иисуса, подвергает их гонениям от мира. Если бы мир терпел их, если бы между ним и ими была бы связь какая бы то ни было, они были бы учениками Иисуса, но изменниками его учению, соучастниками того, кто предал его поцелуем.

Итак, вы - те, которые хотите того, чего хотел Иисус, те, которых Он избрал для того, чтобы продолжать Его дело, будьте готовы к тому, что ожидает вас в мире; но знайте и то, что мир не будет сильнейшим до конца, а будет побежден, потому что та истина, которая должна победить, уже начинает светиться перед глазами всех, начинает шевелить все совести, и мир тщетно старается убить ее, как он убил Иисуса. Времена приближаются, глухой ропот предвещает освобождение; со всех сторон слышен треск разрывающихся цепей; сильные смущены - чувствуют, что они слабеют; слабые же поднимают голову. Должна произойти последняя битва. Пусть всякий твердо стоит в этой битве, решающей вопрос о том, будет ли человечество освобождено Христом по Его обещанию или вечно будет рабом сынов того, кто был человекоубийцей от начала.

Ламенэ

II

ОТНОШЕНИЕ ПЕРВЫХ ХРИСТИАН К ВОЙНЕ.

"Безумствует мир во взаимном кровопролитии, и убийство, считаемое преступлением, когда люди совершают его поодиночке, именуется добродетелью, если делается скопищем". Так писал в третьем веке знаменитый Киприан, говоря про воинство.

Так же относилась к войне и вся христианская община первых веков до пятого века. Христианская община определенно признавала в лице своих руководителей, что христианам запрещено всякое убийство, а потому и убийство на войне.

Перешедший в христианство во втором веке философ Татиан считает убийство на войне так же недопустимым для христиан, как и всякое убийство, и почетный воинский венок считает непристойным для христианина. В том же столетии Афинагор Афинский говорит, что христиане не только сами никогда не убивают, но и избегают присутствовать при убийствах.

В третьем столетии Климент Александрийский противопоставляет языческим "воинственным" народам "мирное племя христиан". Но всего яснее выразил отвращение христиан к войне знаменитый Ориген. Прилагая к христианам слова Исаии, что придет время, когда люди перекуют мечи на серпы и копья на плуги, он совершенно определенно говорит: "Мы не поднимаем оружия ни против какого народа, мы не учимся искусству воевать, ибо через Иисуса Христа мы сделались детьми мира". Отвечая на обвинение Цельзом христиан в том, что они уклоняются от военной службы, так что, по мнению Цельза, если только Римская империя сделается христианской, она погибнет, Ориген говорит, что христиане больше других сражаются за благо императора, сражаются за него добрыми делами, молитвой и добрым влиянием на людей. Что же касается борьбы оружием, что совершенно справедливо, говорит Ориген, что христиане не сражаются вместе с императорскими войсками и не пошли бы даже в том случае, если бы император их к этому принуждал.

Так же решительно высказывается и Тертуллиан, современник Оригена, о невозможности христианину быть военным. "Не подобает служить знаку Христа и знаку дьявола, - говорит он про военную службу, - крепости света и крепости тьмы; не может одна душа служить двум господам. Да и как воевать без меча, который отнял сам Господь? Неужели можно упражняться мечом, когда Господь сказал, что каждый, взявшийся за меч, от меча погибнет? И как будет участвовать в сражении Сын мира?"

В четвертом веке Лактанций говорит то же. "Не должно быть никакого исключения в заповеди Божьей, что убить человека всегда грех, - говорит он. - Носить оружие христианам не дозволено, ибо их оружие - только истина". В правилах египетской церкви третьего века и в так называемом "Завещании господа нашего Иисуса Христа", безусловно, запрещено всякому христианину поступать на военную службу под страхом отлучения от церкви.

В "Деяниях святых" много примеров христианских мучеников первых веков, пострадавших за отказ продолжать службу в римских легионах.

Так, Максимилиан, приведенный в присутствие по отбыванию воинской повинности, на первый вопрос проконсула о том, как его зовут, отвечал: "Мое имя христианин, и потому я сражаться не могу". Несмотря на это заявление, его зачисляли в солдаты, но он отказался от службы. Ему было объявлено, что он должен выбрать между отбыванием воинской повинности и смертью. Он сказал: "Лучше умру, но не могу сражаться". Его отдали палачам.

Марцеллий был сотником в Троянском легионе. Поверив в учение Христа и убедившись в том, что война - нехристианское дело, он в виду всего легиона снял с себя военные доспехи, бросил их на землю и объявил, что, став христианином, он более служить не может. Его посадили в тюрьму, но он и там говорил: "Нельзя христианину носить оружие". Его казнили.

Вслед за Марцеллием отказался от военной службы служивший в том же легионе Касьян. Его также казнили.

При Юлиане Отступнике отказался продолжать военную службу Мартын, воспитавшийся и выросший в военной среде. На допросе, сделанном ему императором, он сказал только: "Я - христианин и потому не могу сражаться".

Первый вселенский собор (325 г.) ясно определил строгую эпитимию за вторичное поступление в войска христиан, оставивших службу. Подлинные слова этого постановления в переводе, признанном православною церковью, таковы:

"Благодатию призванные к исповедыванню веры и первый порыв ревности явившие и отложившие воинские поясы, но потом, аки псы, на свою блевотину возвратившиеся... таковые 10 лет да припадают к церкви, прося прощения, по трилетнем слушании Писания в притворе".

Оставшимся в войсках христианам вменялось в обязанность во время войны не убивать врагов. Еще в четвертом веке Василий Великий рекомендует в течение трех лет не допускать до причащения солдат, виновных в нарушении этого постановления.

Таким образом, не только в первые три века христианства, во время гонений на христиан, но и в первые времена торжества христианства над язычеством, когда христианство было признано господствующей, государственной религией, в среде христиан еще держалось убеждение, что война несовместима с христианством, ферруций высказал это определенно и решительно (и был за это казнен):

"Не дозволено христианам проливать кровь, даже в справедливой войне и по приказу христианских государей".

В четвертом веке Люцифер, епископ Кальярский, учит, что даже самое дорогое для христиан благо - свою веру - они должны защищать "не убийством других, а собственной смертью" - Павлин, епископ Ноланский, умерший в 431 году, еще грозил вечными муками за службу кесарю с оружием в руках.

Таков был взгляд христиан первых четырех веков на отношение христианства к военной службе.

(Составлено по книгам; барона Таубе "Христианство и международный мир" и Руинарта "Деяния первых мучеников".)

(Составлено Н. Н. Гусевым. Под редакцией Л. Н.Толстого.)

III

ПИСЬМО КРЕСТЬЯНИНА ОЛЬХОВИКА, ОТКАЗАВШЕГОСЯ ОТ ВОЕННОЙ СЛУЖБЫ.

"1895 года октября 15 дня я был призван к отбыванию воинской повинности. Когда пришла очередь мне тянуть жребий, я сказал, что жребия тянуть не буду. Чиновники посмотрели на меня, потом поговорили друг с другом и спросили меня, почему я не буду тянуть.

Я отвечал, что это потому, что я ни присягать, ни ружья брать не буду.

Они сказали, что это дело будет после, а жребий тянуть надо.

Я опять отказался. Тогда велели тянуть старосте жребий. Староста вытянул; оказался № 674. Записали.

Входит воинский начальник, вызывает меня в канцелярию и спрашивает: "Кто тебя всему этому научил, что ты не хочешь присягать?"

Я отвечал: "Сам научился, читая Евангелие".

Он говорит: "Не думаю, чтобы ты сам понял так Евангелие; ведь там все непонятно; чтобы понимать, для этого надо много учиться".

На это я сказал, что Христос учил не мудрости, потому что самые простые неграмотные люди и те понимали его учение.

Тогда он сказал солдату, чтобы отправил меня в команду. С солдатом мы пошли в кухню, там пообедали.

После обеда стали спрашивать меня, почему не присягал.

Я сказал: "Потому что в Евангелии сказано: не клянись вовсе".

Они удивились; потом спросили: "Да разве это есть в Евангелии? А ну найди".

Я нашел, прочитал; они послушали.

"Хотя и есть, а все-таки нельзя не присягать, потому что замучат".

Я сказал на это: "Кто погубит земную жизнь, тот наследует жизнь вечную".

20 числа меня поставили в ряд с другими молодыми солдатами и рассказали нам солдатские правила. Я им сказал, что я ничего этого делать не буду. Они спросили: "Почему?"

Я сказал: "Потому что, как христианин, не буду носить оружия и защищаться от врагов, потому что Христос велел любить и врагов".

Они сказали: "Да разве только ты один христианин? Ведь мы же вот христиане".

Я сказал: "Про других я ничего не знаю, знаю только про себя, что Христос говорил делать то, что я делаю".

Он опять сказал: "Если ты не будешь заниматься, то я тебя сгною в тюрьме".

На это я сказал: "Что хотите, то и делайте со мной, а служить я не буду".

Сегодня смотрела комиссия. Генерал говорил офицерам:

"Какие убеждения находит этот молокосос, что отказывается от службы! Какие-нибудь миллионы служат, а он один отказывается. Его выпороть хорошенько розгами, тогда он оставит свои убеждения".

Ольховика арестовали и сослали в Якутскую область.